Экс-предприниматель и правозащитник — о том, как потерял бизнес, сидя в СИЗО, и чему это его научило
Александр Хуруджи. Фото: Антон Новодережкин/ТАСС
Собственный бизнес Александр Хуруджи потерял, оказавшись на девять месяцев в СИЗО в 2016 году. Но, вопреки всему, он добился оправдательного приговора. С тех пор это и стало его главным проектом. В интервью главному редактору Business FM Илье Копелевичу Александр Хуруджи рассказал о личном опыте и практике посадки предпринимателей последних лет.
Александр Хуруджи — уполномоченный по защите прав предпринимателей, которые оказались в местах не столь отдаленных. Но, что важно, Александр Хуруджи имеет личный опыт: он был предпринимателем, попал в СИЗО в Ростове-на-Дону, после этого он и стал тем, кем работает сейчас. Вы написали книгу «Планы изменились» (правда, я ее еще не видел). Такое выражение у вас возникло именно в тот момент, когда вы сами оказались в СИЗО. Ведь у нас оправдательный приговор — это большая редкость — 0,2%. Правда, по экономическим делам этот процент заметно выше. Но все равно это редкость. Как вам удалось добиться оправдания через девять месяцев, что тоже не так много по средним меркам пребывания в СИЗО наших предпринимателей? Значит, это возможно?
Александр Хуруджи: Во-первых, девять месяцев там и девять месяцев здесь, на свободе — это большая разница. Там время по-другому тянется, реальность воспринимается вообще по-другому, намного медленнее. Кажется, что время застыло, и ты не знаешь, когда закончится. Но самая большая сложность не только предпринимателя, а для любого активного человека, — непредсказуемость: ты не знаешь, когда это завершится. Если ты садишься в самолет, ты знаешь, что перелет долгий — десять часов, ты готовишься морально к тому, что он десять часов. А как происходит там? Ты не знаешь, когда это произойдет, освободят ли тебя вообще, потому что ты встречаешь людей, которым, по сути, не могли в принципе ничего дать. Я в книге описываю человека — Водолаз, есть такой герой в книге, и всем — и судье, и всем в его процессе — совершенно очевидно, что кабель, за который его привлекают, который якобы не был проложен по дну Черного моря перед Олимпиадой, всем очевидно, что он был проложен: там все перекрывалось, прокладывалось, проводили разминирование. Все проложено. И первое лицо государства говорит, всем очевидно, что он там есть. Но его судят за то, что его нет. И он до последнего ожидает, что восторжествует справедливость, он пытается доказывать. И он получает 4,2 года, как сейчас помню.
За что привлекли Водолаза? Это был водолаз или какой-то руководитель?
Александр Хуруджи: Это был именно человек, у него малое предприятие, он занимался разминированием под водой, поскольку там могут быть всякие корабли с Великой Отечественной войны, упавшие торпеды и так далее, и перед тем, как строить какой-то мост, делать какую-то береговую стенку, всегда производится обследование, разминирование, перекрываются пляжи, производятся взрывные работы, если там что-то обнаружили, чтобы не произошел какой-то сюрприз, когда люди там купаются или ныряют дайверы. И когда кабель правительственной связи прокладывали, естественно, то же самое производилось, а они прокладывали какой-то отрезок этого кабеля.
То есть это исполнитель водолазных работ.
Александр Хуруджи: Да, это исполнитель, которому просто не захотели платить какой-то кусок за работы, за то, что он отказался платить откат, если уж по-простому.
Это маленький человек, и тут нет каких-то безумных бизнес-интересов, больших денег, которые могли бы влиять каким-то образом.
Александр Хуруджи: Принцип. Очень важен принцип. Он тоже задает вопрос: «Я кому нужен? У меня маленький бизнес. У меня два катера, оснащенные специальным оборудованием, чтобы погружаться, но я кому нужен?» Более того, альтернативы нет. Я ему говорю: «Ты понимаешь, ты никому не нужен, но им — людям, которые тебя заказали, важно соблюсти принцип, что если завтра кто-то узнает, что водолаз не дал, условно, 25% отката, то завтра не даст еще кто-то, кто возит песок, послезавтра — кто поставляет какие-то металлические изделия, арматуру и так далее. То есть ты нарушил принцип этой мафии. Соответственно, мафия тебя закрыла». И дальше мы все наблюдаем, получит человек срок или нет. И время тянется, тянется, он к тому времени уже сидит три года. Года за полтора еще не было (один день содержания под стражей в СИЗО засчитывается за полтора дня при отбывании наказания в исправительной колонии общего режима и воспитательной колонии. — Business FM). И вот он находится там, и мы видим, что ему дают срок. Другому человеку, предпринимателю, который жил и работал вообще в другом месте, его подозревают в убийстве, тоже дают срок, притом что всем очевидно, что он вообще в другом месте находился, но по какой-то причине даже камеры не стали истребовать и так далее, хотя было известно, кто на самом деле совершил преступление.
А человек, о котором вы рассказываете, сидел с вами? Это не та история, которая была на слуху у всех, это лично ваш знакомый.
Александр Хуруджи: Да, таких историй у меня с десяток. Более того, он настолько колоритный: человеку 63 года, он мог 300 раз отжаться. Он такой физически сильный, с большим количеством проблем по здоровью. Притом что ему 63 года, он меня приобщал тогда. Когда я туда пришел, у меня был лишний вес. Он говорит: будешь заниматься. И первым делом мы с ним начали вязать из бутылок гантели, чтобы заниматься. Там же все запрещено. Это в Москве есть спортивные залы за деньги, но в регионах в СИЗО это большая проблема. И он на меня произвел впечатление, поэтому я его в книге описал, и первое, что все спрашивают, когда встречают: слушай, как там Водолаз? Он на меня произвел впечатление, и я, наверное, смог это передать в книге.
Я запомнил из того, что вы рассказывали раньше, что вы за это время исписали 150 ручек.
Александр Хуруджи: Это столько у меня было пачек, но какое-то количество мне еще адвокаты оставляли. На самом деле, во-первых, гелевые ручки быстро заканчиваются, я даже помню, посчитал, на сколько листов их хватает. Сначала я писал, как все, жалобы: рассказывал какую-то ситуацию, на что жалуюсь, писал обращения, шапки, все дела. И я пришел к выводу, что большинство людей, которые читают то, что я пишу, если это что-то большое и сложное, отписывают вниз, и оно возвращается к следователю. Дальше ко мне приходит следователь, на которого я жалуюсь, и машет ими, смеется, говорит: сколько можно этой ерундой заниматься, мне же на них и отвечать. И ты понимаешь, что, наверное, они доходят вниз, потому что ты что-то сделал неправильно. Человек большой, занятой, поэтому ему нужно как-то лаконично изложить, чтобы он увидел то, что четко находится в его зоне ответственности, в его контрольных функциях. Я запросил данные через своих адвокатов, что находится в зоне ответственности конкретно такого-то человека, и понимая, по каким критериям его проверяют и так далее, я писал туда. То есть если я пишу омбудсмену, я пишу на него вполне конкретно в тех рамках, что от него можно в принципе требовать, и изучаю закон об уполномоченном при президенте. Борис Титов в данный момент, с момента основания, является бизнес-омбудсменом. Я изучил этот закон и потратил большое количество усилий, именно чтобы обосновать профильному специалисту. Естественно, я писал и в прокуратуру, и в различные другие ведомства, и «Опора России» за меня вступалась, и «Деловая Россия», и бизнес-объединения. Но в итоге сработало, когда как-то получилось, что Титов обратил внимание на мое обращение.
Хорошо, Титов обратил внимание, а дальше в суде?
Александр Хуруджи: В суде есть два момента. Первый момент — это важно понимать, то, что я пытаюсь донести, ради чего, в общем-то, веду свою общественную деятельность: все, что мы пишем, не очень-то работает. Мы можем написать, получить такую же отписку. Но есть одна вещь, которую все должны понимать: судья принимает решение, руководствуясь законом и внутренним убеждением. И самое важное — с первого момента, когда ты увидел судью, начать работать с внутренним убеждением. Это очень сложная материя. Я специально изучал много литературы, я старался разобраться: первое — как не сделать хуже? Ведь мы же, предприниматели, самоуверенные люди, мы привыкли, что мир вокруг нас вращается, особенно когда ты большой, крупный предприниматель. У меня 350 человек работало, я уже забыл, как некоторые вещи делать руками. Ты приходишь в суд, и тебе говорят абсолютную ересь. У меня был вопрос в технической части, очень сложный. Условно, было всего пять таких специалистов в стране на тот момент, которые настолько глубоко в энергетике, в электросетевом комплексе разбираются, в законах и так далее. Я читал по 100 страниц в день, потому что законы менялись ежедневно, всякие нормативно-правовые акты выходили. Все создано настолько сложно, чтобы люди не могли разобраться в энергетике и все время переплачивали. Такая модель была у государства.
И вот когда ты заходишь в суд, начинают обсуждать вопросы люди, которые вообще не понимают, о чем речь, первое желание, конечно, сказать: «Слушайте, ребята, вы вообще хоть понимаете, про что говорите? У вас матчасть хоть какая-то есть?» И ты должен научиться выдохнуть и потихонечку научиться подводить к этому решению. Смысл в чем? Каждый из участников процесса так или иначе занимается манипулированием. Кто-то пытается манипулировать мнением судьи осознанно, это адвокаты изучают. Есть такие специалисты, которые работают с внутренним убеждением. У меня было четыре адвоката в какой-то момент времени, я четко распределил задачи. Один работает с государственными институтами, он не появлялся на процессе. Он работал четко с позицией, он работал с экспертами и так далее. Второй ко мне приходил согласовывать позицию, синхронизировать с другими адвокатами, постоянно в СИЗО. То есть я подошел к этому как к проекту, понимая, что шансов практически нет. Я думал, может быть, это вообще последний проект в моей жизни. То есть ты не знаешь, тебе говорят: ты тут лет на десять. И судя по тому, что ты видишь, ты относишься к этому как к реальности, что ты здесь на десять лет, что не факт, что ты увидишь свою семью, свою дочку, когда она уже будет замуж выходить. И я подошел к тому, что я решил: да, это новая точка отсчета, что в худшем варианте выйду через десять лет. Тяжело, конечно, это осознавать, но вот так.
В итоге четыре адвоката с разными направлениями деятельности. Как я понял, усилия были направлены на то, чтобы судья вник в сложную и незнакомую ему материю и быстро ее понял. А судья был свободен в своем решении, когда он понял?
Александр Хуруджи: Сложный вопрос. Дело в том, что судья в российской действительности всегда очень сильно зависим не только от внутреннего убеждения, которое ему могут навязать, но и от корпоративной внутренней системы, где принято взаимное покрывательство. То есть следователь не может быть крайним, потому что он тоже связан с прокуратурой, они там все взаимосвязаны. Но самое главное — это ранее принятое решение об избрании тебе меры пресечения. Если человеку избрали меру пресечения и судья видит, что незаконно, то фактически он вынужден покрывать предыдущее решение. В моем случае на тот момент, когда я попал в суд, уже было семь месяцев таких решений, соответственно, судья видел, что происходит. И решение было непростое — пойти против этого. Но сначала мы работали над тем, чтобы закралось сомнение. Самое главное — чтобы закралось сомнение. Если человек случайный в судебной системе, там стучаться некуда. Есть такие люди, у него не может быть даже своего внутреннего убеждения, потому что это человек, который в системе вырос из помощника судьи и не видел реальной жизни.
Мне в каком-то смысле повезло: судья, которая работала в реальной жизни, уже в определенном возрасте, который предполагает наличие собственного мнения. И, наверное, все вместе: и качественная работа адвокатов, и то, что судья в какой-то момент времени захотела разобраться, и то, что мы смогли нивелировать давление… Ведь очень важно нивелировать давление. Ведь в чем важно участие Бориса Титова и в целом институтов общественной поддержки? У меня постоянно сидел полный зал средств массовой информации, люди смотрели на это как на сериал. Почему? Потому что мы могли нивелировать эти подходы слева, справа, потому что люди видели, как развивается ситуация, как в сериале.
Но судья был сам? Для него был этот зал, внимание СМИ, позиция общественных организаций, а по другую сторону — внутрикорпоративные связи, установки и обычаи. Но она в конечном счете, на ваш взгляд, совершенно самостоятельно принимала решение.
Александр Хуруджи: Я скажу больше: в момент, когда это решение принималось, когда оглашалось, я не знал его результата. Конечно же, ты рассчитываешь на лучшее, но морально ты все равно готовишься к худшему, потому что я уже к этому моменту немножечко протер очки (мы называем это «возможность протереть очки», когда человек попадает в СИЗО), и я понимал, что, если дадут по отсиженному, это уже хорошо. Ты понимаешь, что вообще ничего не совершал, у тебя, наоборот, украли предприятие. У меня же не просто украли предприятие, а вывели с него 3,5 млрд рублей. Но я понимал, что в существующих реалиях российской действительности с вероятностью 0,2% шансы не очень большие. Поэтому я зарядил позитивом и верой своих адвокатов, семью, журналистов, когда выступал, но, конечно же, до последнего не верил. Для меня это был приятный сюрприз.
В двух словах все-таки опишите историю бизнес-конфликта, из которого родилось это уголовное дело.
Александр Хуруджи: Раньше был единый энергокомплекс. Вы — потребитель, я — энергопредприятие. Я выполняю все работы по обслуживанию сетей, закупаю электроэнергию, ремонтирую все, поставляю, а вы мне просто платите деньги, и у нас прямые отношения. Дальше Чубайс производит реформу и говорит: у кого сети — отдельное предприятие, у кого функции сбыта, кто собирает деньги, — отдельное предприятие, кто вырабатывает электроэнергию — отдельное предприятие. Что произошло? Тот, у кого функция сбора денег, начал деньги забирать и другим не давать. То есть они начали до нас не доходить. Дальше еще веселее. Говорят: ребята, вы, частники, очень нужны, чтобы собрать бесхозные сети. Мое предприятие, которое я приобрел и собирал из осколков, никогда в системе РАО «ЕЭС России» не было. Я двигался в сторону повышения эффективности и в итоге хотел создать компанию-образец, под которую буду брать дальше в управление активы и укрупняться.
Чем был интересен мой актив для захвата? На счетах лежало больше полумиллиарда рублей, и было еще выиграно судов на 1,2 млрд. Соответственно, встал вопрос, как развиваться. Я собирался покупать еще активы, но определенные лица, которые находились на должности в МРСК Юга, приняли решение, что им такой расторопный конкурент не нужен. И дальше произошло удивительное дело. Со мной начали судиться, суды проиграли. Я успокоился — я суды-то все выиграл во всех инстанциях. Суды о том, что мне должны заплатить за выполненную работу деньги. Мне их не платили. Я судился, выиграл, взыскал через суд, приставы списали. Все, казалось бы, стандартная ситуация. Проходит время и говорят: ты мошенник. Почему мошенник? Потому что ты лишние деньги получил. Я говорю: лишние или не лишние — решает суд. Суд решил, вплоть до Верховного суда решил. Второй момент: денежные средства я тоже не подделал, лист настоящий, предъявил мой юрист, и они оказались на счету предприятия. Более того, они там на счету предприятия до сих пор находятся. Но поверить в то, что за это могут арестовать...
А статья была 159-я?
Александр Хуруджи: Статья 159 часть 4, конечно.
То есть все это плод изысканного мошенничества, вплоть до решения Верховного суда, да?
Александр Хуруджи: Да. Мне сказали, что ты такой мошенник и тебя надо еще и за легализацию наказать. Легализацией назвали платежи на некоторые мои предприятия, которые тоже существуют десятки лет, а некоторые предприятия-подрядчики, которые выполняли некоторые работы, существовали семь-восемь лет. Я говорю: какие же это однодневки? В результате, конечно, в суде это все отвалилось. Второй нюанс: я тоже не понимал это, когда начались еще первые суды по избранию меры пресечения, я пытался достучаться, рассказав по существу, что у меня есть решения суда вплоть до Верховного, то есть меня нельзя судить, я здесь случайно оказался. Но оказалось, что судьи вопреки тому, что написано в пленуме, не смотрят по существу. Если вас завтра обвинят в том, что вы убили Кеннеди, будут смотреть только на одну часть — мера пресечения избрана верно или неверно.
Убили, не убили — потом разберемся.
Александр Хуруджи: Да. То есть убивал человек, не убивал, вы, не вы — это вообще не имеет значения.
Ваше дело было в 2016 году, по-моему. В то время уже давным-давно была принята статья УПК, которая запрещала руководителей предприятий, неважно какой формы собственности, по экономическим, предпринимательским статьям отправлять на время предварительного следствия в СИЗО. Как это решалось тогда и как сейчас обстоят дела с этим?
Александр Хуруджи: Во-первых, прим.1 ст. 108 тогда еще не было. Тогда была другая ситуация. Меня задерживают в ночь на 3 декабря, 3-го числа выступает президент Путин и говорит, что у нас предпринимателей прессуют, сажают в СИЗО, отбирают бизнес, приводит статистику, что 83% лишаются бизнеса и так далее. Это все происходит в момент избрания мне меры пресечения. Я воодушевлен, мои адвокаты дополняют: вот и президент говорит. И надо отдать должное, у нас появился какой-то шанс. Мы понимаем, что это Ленинский суд в Ростовской области, где шансов на правосудие, как считается, не очень много. Доходило до того, что многие арестанты отказывались туда ездить. Более того, тот же Водолаз пришел как-то на суд и говорит: «Следователь просит продлить мне меру пресечения на два месяца, а можно продлить мне на шесть месяцев? Чтобы меня просто лишний раз не возили. Все равно же продлевают, и так уже три года. Представьте себе, меня разбудили в пять утра, потом отвезли на суд, потом всем прекрасно известно вплоть до запятых, где они будут стоять, зачем это делать? У меня ходатайство — продлите мне на шесть месяцев». Конечно, ему продлили на два месяца, все равно его возили.
Он не разозлил судью еще больше? Это же вызов.
Александр Хуруджи: Да. Внутреннее убеждение заключается в том, что одна из историй — не вызвать дикой антипатии. Судья прекрасно понимает, когда дело заказное. Если я, человек, занимающийся правозащитой, прочитав дело, на третьей-четвертой странице вижу, что оно явно носит заказной характер, у меня маркеры срабатывают. Я открываю статью где-нибудь в РБК, в «Коммерсанте» или у вас, я вижу сразу же заказной характер. Я вижу сроки, которые произошли с момента возбуждения уголовного дела до момента задержания. Я прекрасно знаю, что так быстро не происходит, если кто-то не подносит снаряды. А судья, который занимается этим давно, прекрасно все знает. И он знает, кто заказал, как правило, кто бегает по этому делу, кто формирует его мнение — он все прекрасно знает.
Заказное дело в то же время может быть вполне обоснованным. Должно быть все равно, подносит кто-то снаряды или нет, важно, есть ли признаки вины этого человека, а не то, с какой скоростью и почему. Или всегда, если все происходит как-то специально, это заставляет думать, что он-то как раз не виновен?
Александр Хуруджи: Когда судья доходит до уровня, что он стал судьей и уже получил этот утвержденный статус, к этому времени какие-то моменты сострадания, сопереживания уже пропадают. Для того чтобы не растерять в себе это желание помогать и «не улетать» (я называю это «не улетать», когда ты начинаешь понимать, что дыма без огня бывает), у меня раньше в кабинете открывалась дверь, и там была камера СИЗО — просто зайти, подумать о людях. Я там сидел, думал, чай пил. Думал просто о людях, просто о том, что кто-то в таком месте сейчас ждет ответа от меня. И когда ты можешь ответить послезавтра, ты бежал отвечать сегодня. И такую команду людей мы старались собрать.
И когда судья получает этот статус, он к этому моменту уже перешел стадию сопереживания. Он смотрит просто прагматично, взвешивает все за и против, какое давление. И если ему человек хоть как-то еще импонирует, то есть он видит какого-то бедолагу, что просто нарисовали дело, или, условно, он виновен на рубль, а ему сто рублей рисуют, он прекрасно понимает всю эту схему, и, если судья грамотный, которому все равно надо будет в итоге выносить решение, он понимает, что не вынесет никакого оправдательного приговора, он сразу направляет адвокатов туда, где можно отбить какой-то кусочек. И он не будет улыбаться, он начинает сопротивляться, он начинает их ругать, и это сигнал. Очень правильно нужно научиться переводить эти сигналы. Потому что некоторые люди, когда приходят в суд, думают: «О, судья мне благоволит, он мне улыбается, он разрешает представлять доказательства». Нет ничего хуже...
Потому что он даже не показывает точки, в которых все наоборот, да?
Александр Хуруджи: Совершенно верно. И многие возможности по защите разрушают адвокаты еще на стадии предварительного следствия. Они пишут постоянно по 124-й, по 125-й жалобы. К сожалению, они в России не работают, практика такая. Но они дают возможности по очень большому количеству слабых мест устранить. Когда я увидел, что это не работает, я остановил всю эту машину и говорю: «Ребят, давайте не будем давать возможность следователю все это исправлять. Пусть дело уйдет вот так в суд. Я вижу, что тут вообще ничего нет, мы его разнесем». Если мы ему будем постоянно говорить: это не так, это обжалуем, он будет потихонечку исправлять, у меня будет идти срок неизвестно сколько в СИЗО, потом меня все равно осудят, потому что долго просидел. Но шансы, вообще, будут минимальные. Действительно, очень мало оправдательных приговоров там, где человек посидел в СИЗО. Если удалось в самом начале, когда впервые избирается мера пресечения, остановить этот процесс и хотя бы сделать домашний арест, а еще лучше залог... У нас вся беда из-за того, что у нас залог не работает. Если бы работал залог, такой бы беды, как рейдерство, заказного уголовного преследования, на мой взгляд, практически бы не было.
Это принципиально?
Александр Хуруджи: Принципиально. Сразу же решает проблему. Для чего возбуждается уголовное дело? Два момента: устранить человека, принимающего решение, оказать на него психологическое давление, через него или через его топ-менеджмент. Второй момент: в рамках уголовного дела, прослушивая телефоны, изымая документы и так далее, получить необходимую доказательную базу или устранить какие-то документы для других судов в арбитражах в российских или зарубежных юрисдикциях. То есть люди заходят, обыски, что-то изъяли, копий нет, потом что-то пропало.
Обыски все равно будут, даже если человек вышел под залог.
Александр Хуруджи: Да, но когда человек находится на свободе, он может летать, может передвигаться, может управлять предприятием. А фактически для предпринимателя это означает, что ты от предприятия отлучен, встречаться ни с кем не можешь, управлять никак не можешь, твое предприятие — легкая добыча. А когда ты в СИЗО, она вообще легкая. Есть еще и семья. Когда начинают всякие жулики заходить и предлагать решать какие-то вопросы, семья оказывается тем звеном, через которое происходит захват предприятия, потому что они думают: если чего-то не сделаю, значит, ему еще хуже будет. И они из лучших побуждений это сделают.
Поговорим о статистике и тенденциях. Мы с этого и начали: когда президент говорил о том, чтобы не сажали, вас именно в этот момент сажали. Что изменилось за четыре прошедших года? Потому что все-таки оправдательные приговоры в случаях с делами против предпринимателей не такая редкость, как в целом, не 0,2%, а из 20 тысяч дел примерно 5-6 тысяч заканчиваются оправдательными приговорами. Но при этом люди, как правило, отсидели в СИЗО определенный срок.
Александр Хуруджи: Ситуация непростая. Я считаю, что нам не удалось фундаментально изменить ситуацию за четыре с лишним года работы. Я подводил итоги на Новый год: системно не удается решить проблему. Да, чуть-чуть меньше стали в СИЗО сажать, чуть-чуть больше на домашний арест, но если бы это было в разы… Может, я максималист. И показательно, что люди, которые фабриковали раньше по предпринимательским статьям, перешли на фабрикацию по общеуголовным, то есть начали использовать 105-ю статью, «убийство», еще какие-то статьи.
В конце концов, можно наркотики найти.
Александр Хуруджи: Да. Наверное, это косвенно говорит о том, что институт омбудсмена работает настолько эффективно, что они не хотят связываться с этим шумом. Но одновременно с этим появилась усталость и привыкание у СМИ. Ведь удавалось достичь результата в том числе благодаря качественному воздействию со СМИ, резонансу.
А у верховной власти нет усталости? Потому что эти слова довольно часто повторяются, и даже верится, что там, в самых верхах, наверное, действительно хотят, чтобы хотя бы не было такой молвы о деятельности правоохранительной системы, которая демотивирует многих людей от занятия бизнесом.
Александр Хуруджи: После того, как Игорь Краснов возглавил Генеральную прокуратуру, прошли несколько позитивных сигналов, и появилась какая-то надежда. Я не хочу уже загадывать, держу пальцы, не буду даже сейчас вслух говорить. Надежда есть. Потому что человек все-таки из Следственного комитета и многие вещи знает изнутри. Очень серьезно поменяют людей в руководстве прокуратуры. У них достаточные полномочия. Очень бы хотелось, чтобы встряска была и в суде, и была комплексная перезагрузка судей, потому что нам нужные новые судьи, нам нужна объективность, и нам необходимо научиться все-таки обществу превращать в резонанс не только дело против миллиардеров или женщины, которая в медицине попала в ситуацию...
…но и дело против водолаза.
Александр Хуруджи: Да, и дело против водолаза. Я не знаю, честно советуюсь с вами как с журналистами. Очень часто хочется человеку помочь, и ты даешь эту информацию журналистам. Они говорят: про него никто не знает, про него никто не прочитает. Как-то раз я написал в Facebook про простую ситуацию, это даже не уголовное дело: человека лишили прав за пьяное вождение. Но нюанс в том, что он в это время был в Финляндии. И когда начали смотреть, выяснилось, что это не он, а суд принял решение. И суд все равно не отменил, следующая апелляция — тоже. Мне принесли эти документы, я написал в Facebook небольшой пост, туда приехали с НТВ, на простой маленький суд, это даже не в Москве было. Все, судью снесли в итоге. Резонанс, человек никому неизвестный, но это сработало. По каким принципам, как — я не понимаю до сих пор.
